Город


Если мир внезапно рушится, погребая тебя под обломками, то есть только два пути – погибнуть или выжить. Выжить так, как можешь, как умеешь, любыми способами. Героиня «Города» выбрала второй, спряталась в себе, исключила мир из себя, а себя из него. Но судьба дает ещё один шанс, призрачный, мистический, но такой заманчивый для того, кому нечего терять. Вера, надежда и любовь способны пробить самые крепкие стены и выстроить заново сломанную жизнь. Нужно только не опускать рук и бороться за себя до конца.

Часть вторая

Я впитываю окружающее кожей. Запахами, ощущением пространства, звуком, настроением, сплетенным, моим и места, в голове рисуется картинка. Я поняла это, когда меня возили по больницам два года назад. Разные города, разные здания, разное все. Но, заходя в очередную больничную палату, я прислушивалась к тому, как внутри рождается образ. Знание о том, какого цвета стены и как стоит мебель. Ноздри впитывали запах, уникальный, единственный, неповторимый, как у каждого человека. Запах места. Непередаваемое ощущение места. Я даже высоту потолков знала. Часто выясняла в ходе разговора с кем-нибудь, что на самом деле палата не такая. Но образ не уходил под давлением фактов. Иногда я даже думала, что на самом деле вижу внутри себя не само место, а его душу. Что-то более настоящее, чем невероятно крошечная точка на карте России.

Я вспомнила об этом, спускаясь к брызжущему солнечными бликами фонтану. Ступени лестницы были теплыми даже на мимолетный взгляд. Я не удержалась, наклонилась, потрогала. Рассмеялась. Да, здесь картинки внутри и снаружи меня одинаковые. Может, я теперь и в самом деле вижу душу этого места?

Дошла до фонтана, присела на его край. Что-то мешало мне, наполняло беспокойством. Впрочем, приятным. Ожидание. Ну, точно, ожидание чего-то хорошего. Теперь мой сон больше не мучил меня кошмарами, а начинал преподносить приятные сюрпризы. Мне приснился человек, с которым можно поговорить. Я внезапно оказалась здесь не одна, но это больше не пугало. Это мой сон. Только мой. Почему я все время об этом забываю? Я хочу им управлять и буду это делать.

Я потрогала струю воды, мягко облизавшую мне пальцы, и задумалась. Ну что, Город, покажешь мне снова этого человека? Я так хочу. Ну, пожалуйста.

Он спускался по той же каменной лестнице, что и я минут пять назад. Увидел меня, зашагал быстрее, улыбнулся, добрался до фонтана и присел рядом.

— Привет, самоубийца, — сказал он.

Я вздрогнула. Он чуть изменился в лице:

— Прости. Дурак я. Больше не поднимаем эту тему.

Мы помолчали. Бурное ожидание чего-то радостного стало стихать. Ну потребовала увидеть этого парня, ну увидела. Доказала самой себе, что это твой сон и ты ему хозяйка. И дальше что? Я рассеянно рассматривала улицу, по которой редкими группками прогуливались местные.

— Хочешь пройтись? — вдруг спросил парень.

Я перевела на него глаза и кивнула.

— Куда пойдем? — поинтересовался он, вставая.

— Не знаю, — отозвалась я. — Прямо и налево. Устроит?

— Вполне, — согласился он. — Тебя как зовут?

— С чего это я должна называть свое имя персонажу собственного сна? — фыркнула я.

Мы уже пересекали улочку, и он резко затормозил почти посередине.

— Мне кажется, мы уже выяснили этот вопрос при прошлой встрече. Это мой сон. Это ты мне снишься. Может, я видел тебя когда-то раньше, просто не помню этого.

— Наглый персонаж МОЕГО сна, — объявила я. — Если ты считаешь меня ненастоящей, то и имя мое тебе ни к чему.

Он пожал плечами:

— Наверное, ты права. Представляться порождению собственного подсознания глупо. Хорошо, никаких имен.

Мы шли. Улочка заканчивалась. Дальше был тупик, симпатичный такой, в котором стояли плетеные столики уличного кафе. Нужно было сворачивать, направо или налево.

— Давай туда, — сказали мы с моим спутником в один голос и указали в разные стороны.

Я рассмеялась. Он насупился.

— Я лучше знаю, куда тут можно пойти, — заявил он обиженно. — Я здесь все знаю.

Я покачала молча головой и просто пошла в указанном мной направлении. Знает он. Никто и никогда, даже созданная моим же мозгом часть этого Города, не будет чувствовать его так, как я.

Ему ничего не оставалось, как последовать за мной. Надо отдать должное, долго обижаться было, кажется, не в его правилах.

— Мы пойдем к большой центральной площади, — сказала я. — Там красиво. А за ней есть тихий и мало посещаемый кем-либо скверик со статуями и скамейками. Посидим там немного, хорошо?

— Вот сразу видно, что ты отсюда, — проворчал он. — Кто еще, кроме коренного жителя этого места, может знать его так хорошо?

— Только его создатель, — отозвалась я.

И мы медленно двинулись вперед.

До сквера оказалось не так далеко, как мне помнилось. Мы шли молча, разговаривать не хотелось. Ветер усилился и стал прохладнее, освежая лицо. Может, мой сон наполнен ощущениями просто потому, что там, в реальности, это единственное, что у меня осталось? Думать об этом не хотелось. Пели незнакомые птички. Я потянула носом воздух.

— Слышишь, как пахнет? — спросила я. — Дождь будет.

Парень тоже принюхался и покачал головой.

— Не чувствую. Ну и нюх у тебя! Любая собака отдыхает.

Впервые упоминание о чрезмерном развитии одного из моих органов чувств не резануло по живому. Я даже некую гордость почувствовала.

— А то. Но я потому говорю, что придется искать укрытие, чтобы не промокнуть. Знаю недалеко одно место...

— Ну уж нет, — перебил меня он. — Теперь моя очередь. Я тоже знаю здесь одно место.

Я сощурилась насмешливо:

— По-моему, кто-то нарывается на спор, кто покажет другому больше необычного. Я права?

— Это вызов? — злорадно улыбнулся он. — Я принимаю его. Кто первый?

— Уступлю эту честь тебе, — сказала я. — И вношу предложение. Мы же во сне, твоем или моем, не суть важно. Так что торопиться нам некуда. Давай оставаться в том месте, куда придем, столько, сколько захочется.

— Мне нравится, — тут же согласился он. Затем согнул руку в локте и подставил мне с шутливым поклоном. — Прошу вас, сударыня.

— Ах, вы так милы, благодарю, — отозвалась я с ангельской улыбкой, беря его под руку. На душе пели незнакомые птицы. Те самые.

Я проснулась от стука в дверь. Потянулась, замоталась поплотнее в одеяло и пробормотала:

— Войдите.

Дверь привычно скрипнула, и голос Сергея весело сказал:

— Доброе утро. Одну соню все ждут к завтраку. Ты встаешь или намерена спать до завтра?

— Встаю, встаю, — проворчала я.

Он рассмеялся, затем зашел в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Знаешь, я тут подумал... Наверное, пора знакомить Юльку с моей семьей. А начать хочу с тебя. Как ты смотришь на то, чтобы сегодня пообедать с нами в кафе?

— Нормально смотрю, — подумав, сказала я. Я не любила с некоторых пор общественные места, но действительно хотела познакомиться с девушкой брата. Тем более я прекрасно понимала, какая эта честь для меня, если можно так сказать, первой составить о ней какое-то мнение.

— Вот и отлично, — сказал Сергей довольно. — Тогда иди завтракай, а ближе к трем я заберу тебя и поедем.

Он вышел. Я спустила ноги с дивана и задумалась. Что ждет меня дальше в моих снах? Страшные переходы от отчаяния к надежде, от страха к удовольствию, от ужаса к облегчению выбивали меня из колеи. Одно я знала точно: я не хочу больше пить таблетки и спать как мертвая, не видя снов вообще.

На кухню я вошла довольно бодро. Уселась на знакомый стул, поздоровалась со всеми и нащупала уже наполненную кофе чашку. Папа читал что-то смешное в газете, судя по шуршанию, хихикал и комментировал себе под нос. Мама придвинула мне тарелку, на ней я обнаружила печенье. Лицу было тепло. Значит, погода солнечная и свет заливает кухню. Даже шторы, скорее всего, раздвинуты. Я вдруг подумала, что это здорово, что мы вот так собираемся каждый день за завтраком, сидим вместе, разговариваем, нас много. Может, скоро еще кто-нибудь добавится в нашу дружную компанию. Например, эта не знакомая пока никому Юля.

Настроение было хорошим ровно до того момента, как мы с Сергеем вышли из дома и сели в машину. Я начала нервничать. Как обычно, когда приходилось выходить из дома. Впереди встреча с незнакомым человеком. Я не увижу, как она выглядит. Не пойму, как выгляжу я сама в ее глазах. Она тоже будет сочувственно подбирать слова, стараясь не касаться больной темы, не произносить слова «видеть», «рассматривать», «посмотри», «хочешь, я покажу» и прочих того же смысла.

Шум кафе просто оглушил меня. Я тут же потеряла ориентацию, запуталась, где право, а где лево, и покрепче сжала руку брата. Тот, кажется, воспринял это как должное, поудобнее перевесил меня на локоть и двинулся вперед.

— Нас уже ждут, — заявил он. — Пришли. Знакомьтесь.

Задев бедром очередной столик и уловив недоуменный шепот за спиной, я плюхнулась на стул и попыталась улыбнуться. Получилось нервно. Сергей пошел делать заказ, оставив нас с Юлей. Она оказалась вполне милой, общительной и простой, так что минут пятнадцать спустя я смогла чуть расслабиться. Она просто заговорила меня, мне даже не требовалось вставлять реплики. Так было лучше.

Вернулся брат, принес еду. Он предусмотрительно взял мне то, что не требует использования ножа и вилки одновременно. Это и обрадовало, и напрягло меня. Жалеет. Ладно, уйми свою паранойю.

Мы разговаривали ни о чем. О погоде, об учебе Юли, о работе Сергея. Время шло. Потом разговор коснулся выходных и того, кто и что на них делает. И тут это случилось. Юля внезапно предложила мне:

— А пойдем по магазинам в воскресенье.

— Юля, — предостерегающе буркнул Сергей.

Я криво улыбнулась куда-то в ее сторону.

— Видишь ли, я не могу. У меня не получится посмотреть новые коллекции и распродажи.

— Зато получится потрогать и померить. А про цвет я тебе расскажу.

Я отложила вилку. Мне не объяснить. Она не поймет.

— Понимаешь, — сказала я медленно. — Слушать описание вещи и видеть ее — разное.

— Девочки, — вмешался Сергей, чувствуя дрожание в моем голосе. — Может, пойдем уже?

— Подожди, — сказала Юля и снова повернулась ко мне. Я поняла это, услышав, как приблизился ее голос. — Так давай просто погуляем. Если не хочешь по магазинам.

Я сжала в руках салфетку. И ведь не объяснишь каждому, плакат не напишешь и на грудь не повесишь. Приходится проходить через это снова и снова.

— Я не гуляю.

— Совсем? А почему? Я видела незрячих людей на улицах, ходят себе с тросточками, белыми такими. И ничего. А ты чего не хочешь?

Салфетка в моих ладонях превратилась в плотный мокрый комок.

— Потому что незрячие не гуляют, — четко произнесла я. — Они передвигаются из точки «А» в точку «Б» с вполне определенной целью. Например, за хлебом. Незрячие не имеют возможности насладиться хорошей погодой, чистым синим небом, порадоваться зелени на улицах, поглазеть на что-нибудь. Для них выбраться из дома — это необходимость.

Юля притихла. Я выдохнула через зубы и уже спокойнее сказала:

— Необходимость, понимаешь? Потребность в еде, во встрече с кем-то. Иногда потребность доказать, что они по-прежнему живы и могут жить как все. Но никогда больше прогулка не будет тем, чем была раньше. Простоты и, следовательно, смысла в ней уже нет.

Повисла пауза. Наконец Юля сказала:

— Я не хотела тебя обидеть.

— Никто и не обиделся, — отозвалась я.

— Но как можно жить совсем без возможности отдохнуть?

— Юль, давай заканчивать этот разговор, — снова вклинился Сергей.

Я была ну очень с ним согласна. Юля, похоже, нет.

— Я не устаю. — я аккуратно стряхнула обрывки уже распотрошенной многострадальной салфетки в тарелку.

— Ну а по необходимости? Ты выходишь на улицы? Ну, за тем же хлебом?

— Что, у нас в доме некому за хлебом сходить? — буркнул Сергей. — Будем ее отправлять и волноваться потом?

— Глупо, Сереж, — заявила Юля и вновь повернулась ко мне, тронула за руку. — Давай так. Я дам тебе свой номер. Если вдруг тебе захочется прогуляться или попасть в какое-то конкретное место, ты меня наберешь. Хорошо?

— Хорошо, — сказала я, чтобы поскорее закончить. Записала номер, и мы распрощались.

Уже по дороге домой Сергей устало сказал:

— Извини ее. Она такая, всем хочет сделать добро. Иногда перебарщивает.

— Это неплохо, — отозвалась я, глядя в серую мглу, туда, где было боковое стекло.

Где-то там, близко, гудели машины. Говорят, если закрыть глаза, то можно представить, что это большие шмели. Мне и закрывать ничего не надо. Я больше не могу принять один звук за другой. Не получается. А жалко, хорошая была игра.

Я вздохнула и отвернулась. Сергей молчал.

— Она мне понравилась. Правда хорошая. И лучше пусть перебарщивает с добром, чем будет бездушной куклой.

До дома мы снова ехали в молчании. Я устала и понимала, что с нетерпением жду только одного. Ночи. Сна. Города и того, кого там встречу. Увижу, черт возьми, глазами. Плевать, что это просто сон. Он явно лучше, чем жизнь. У незрячих.

— Ух ты! — выдохнула я.

Красота была неописуемая. Город скатывался разноцветными волнами к подножию этой смотровой площадки, весь в брызгах солнца, воды и какого-то невероятного летнего настроения.

— Твоя взяла, — мечтательно протянула я, прикрывая глаза рукой от яркого света.

Я ничего не знала про это место. Мой спутник довольно улыбнулся. В его волосах тоже путалось солнце.

— Сегодня выигрываю я, — рассмеялся он. — Здорово, правда? Останемся здесь, посидим?

— Ага, — согласилась я.

Мы уселись на резную скамейку на самой вершине маленькой площадки, откуда открывался изумительный вид на город. Погода была ясная. Впрочем, здесь не было плохой погоды, даже дождь был веселым. Я быстро отогнала от себя воспоминание о недавнем наводнении, а мой спутник тем временем болтал.

— В следующий раз пойдем на реку. Там тоже есть необыкновенное место, — сказал он, удивительно в тему.

Я вздрогнула.

— Не надо на реку, — попросила я.

Он замолчал. Потом произнес:

— Может, расскажешь что-нибудь о себе?

— Не-а, — покачала я головой и улыбнулась. — Мы же договаривались ничего не знать друг о друге. К тому же ты все равно считаешь меня своим сном. Вот и считай.

— Считаю, — убежденно сказал он. — Кто же ты еще, если не сон? Именно поэтому и хочу знать, зачем ты в речку-то прыгала. Разве у ненастоящей девушки могут быть проблемы?

— Проблемы могут быть у всех, — вздохнула я. И подумала: а почему бы не рассказать, раз спрашивает, он же всего лишь мой сон? Смешно, когда приснившийся тебе человек утверждает, что это ты ему снишься. Давно со мной не было ничего настолько смешного.

— Ну так как? — мягко поторопил меня он. — Расскажешь?

— Понимаешь, сказала я отмороженно, подбирая слова, чтобы было понятнее. — Тут, в городе, недавно произошли очень плохие события. Пострадали люди. И мне кажется, что я в этом виновата. Это из-за меня.

— Почему? — спросил он. — Что ты такого сделала?

— Я не могу объяснить. Это сложно. Это место всегда отзывается на мое настроение, на мои эмоции. Это была его реакция. Я боюсь. Боюсь себя, боюсь снова навредить, боюсь снова увидеть то, что натворила.

Он неожиданно взял мою ладонь в свои.

— А ты не придумываешь? — спросил он серьезно. — Может, ты ни в чем не виновата и тебе все просто кажется? Может, маленькая, хрупкая девушка не несет ответственности за весь город?

— Мне тоже хотелось бы так думать. Но я знаю, что это правда.

— Тогда придется всегда иметь хорошее настроение.

— Это невозможно, — сказала я. И глянула ему в глаза. — А что делать с теми, кто уже погиб? Как оправдаться перед ними?

— Не нужно оправдываться, — произнес он мягко. — Тебе не меньше больно, чем им и их близким. Давай мне кусочек этой боли. Это ведь мой сон, и страдающая девушка лишь его прекрасная часть. Должен же и я участвовать в этом.

Он шутил, но шутки были грустными. И он, и я это понимали. Город ластился к ногам, как морской прилив.

— Я понимаю, что глупо было идти на этот мост, но я испугалась, — сказала я, не глядя собеседнику в лицо. — Я испугалась и выбрала путь наименьшего сопротивления. От меня никогда не зависели человеческие жизни, пусть даже во сне.

— Смешно, когда твой сон утверждает, что ты ему снишься, — пробормотал он.

Я нервно хихикнула. Он удивленно глянул на меня, но промолчал.

— Завтра мы все же пойдем на реку, — сказал он чуть погодя. — Обязательно. Ты должна перестать бояться. Придешь, посмотришь на место своей несостоявшейся смерти, пожмешь плечами, и на душе станет легче. Давай, а я буду рядом. Не получится отпустить все от себя — сразу уйдем.

Я молчала. Непохоже было, чтобы меня спрашивали, просто сообщали планы на завтра.

— Мне пора, — внезапно сказал он. — Здесь нет времени, но я всегда чувствую, когда меня вот-вот должен позвать страшный зверь будильник. Запомни, завтра мы встречаемся здесь. Никуда не исчезни, ясно?

Он развернулся и стал спускаться вниз с площадки, оставив меня в легком недоумении. Какой будильник? Куда он? Какие-то слишком самостоятельные у меня образы в подсознании.

Чуть помедлив, я тоже спустилась на улицы города, выглядящие совсем не так, как с высоты. Они сразу стали более уютными, что ли. Простыми, близкими. Мне хотелось немного прогуляться, как раньше, насладиться свободой и возможностью расслабиться, отдохнуть, поразглядывать что-нибудь. Полная противоположность с моей реальной жизнью. Там все бурлит внутри меня, а вокруг ничего не происходит. Здесь жизнь плещется вокруг, а на душе мир и спокойствие. Напряжение последних недель опадало, как осенние листья с дерева. Может, он и прав. Может, я и не виновата ни в чем. В любом случае мне стало легче после того, как я рассказала ему. Или самой себе, если это мой собственный сон. И сама себя убедила. Ну и пусть. Если даже я и общаюсь сама с собой, да еще во сне, то польза от этого, по крайней мере, явная.

Интересно, а он придет завтра?

— Может, не надо? Давай в следующий раз.

— Пойдем, пойдем.

Он тащил меня как корову на веревочке, быстро и целеустремленно. Впереди была река. Я очень не хотела туда идти. Но выбора не было.

Он пришел. Когда я вывернула на площадь и направилась к подножию смотровой площадки, он уже скучал там. Улыбнулся мне навстречу, сделал шаг.

— Привет, — сказала я торопливо. — Сегодня моя очередь, верно? Я знаю, куда мы пойдем.

— Нет, — перебил он меня. — Мы кое о чем договаривались вчера, помнишь?

— Мы не договаривались.

— Точно. Я предупредил, что мы будем делать. И менять планы не намерен.

— Я не хочу, — заупрямилась я, но он оглядел меня с головы до ног, что-то прикинул и предложил:

— Хочешь, на плечо закину и отнесу?

Пришлось сдаться. Но ныть я не прекращала.

Наконец тот самый парапет оказался прямо передо мной. И та самая река. Я зажмурилась.

— Не бойся, — сказал он. — Посмотри, как красиво.

Я молча помотала головой. Если не считать неудавшейся попытки самоубийства, я не приходила сюда ни разу после наводнения.

— Не могу, — сказала я.

Зачем он меня сюда приволок? Все было так хорошо, я почти вытряхнула из памяти страшные картины, забыла о них, научилась не думать. И опять все сначала.

— Не бойся, — настаивал он. — Все уже позади, все прошло.

Я распахнула глаза, невидяще уставившись на водную гладь. А потом медленно произнесла:

— Да, все прошло. Убрали поваленные опоры мостов, вывороченные водой камни. Тела. Знаешь, они были повсюду. Люди не успели выбежать из домов, ведь река поднялась ночью. Их было много. Очень. Повсюду были вещи, детские игрушки. Их собирали спасатели. Все прошло, там больше никто не лежит.

Меня заколотило при этом потоке воспоминаний, я вцепилась руками в парапет, жалея сейчас о том, что не прыгнула с него. Воспоминания были страшными.

Растерянно замолчавший при самых первых моих словах спутник теперь практически рывком развернул меня к себе и обнял. Я уткнулась ему в грудь, ощущая горячее, живое, настоящее биение его сердца. Он держал меня крепко, словно закрывая — то ли от внешних бед, то ли от меня самой. Я молчала, позволяя боли стечь по его рукам куда-то вниз, уйти от меня, позволяя сознанию снова затянуться пеленой пустоты, чтобы не думать. Не получалось. Неожиданно он сказал:

— Давай спустимся.

Осторожно оторвал себя от меня и за руку повел вниз, прямо к реке.

Мы остановились у самой воды. Он заставил меня присесть и потрогать ее ладонью.

— Чувствуешь? Она течет. Она не останавливается. Это она натворила эти беды, а не ты. Она погубила столько народу. Но все равно не останавливается. Это ее жизнь, и она продолжает ей жить. Почему ты, которая ни в чем не виновата, должна страдать за нее? Не бери на себя ее вину. Отпусти ее.

Я молча касалась воды пальцами. Та была холодной и ощутимо пахла тиной. Она стекала по подставленной руке, огибала ее и торопилась дальше. Я подняла глаза и спросила:

— А что делать мне, видевшей это? И не только это. Как мне жить с этой памятью?

Он присел рядом на корточки.

— Ты же видишь сон. — он как-то грустно усмехнулся. — Просто сон. Сны иногда бывают страшными. Но они не имеют ничего общего с реальностью. Считай это просто кошмаром. Он прошел и забылся.

— Я не понимаю, — пробормотала я. — Ты же уверен, что это твой сон. Что это я тебе снюсь. А теперь...

— Я дарю его тебе. — он улыбнулся, его глаза блеснули. — Пусть этот сон будет твоим. Ну не могу я видеть, как придуманный мною же образ хорошенькой девушки так страдает.

Я начинала привыкать к его шуткам. Их присутствие меня даже успокаивало. Придуманный им образ, хм...

Солнце медленно ползло по рыжеватому небу куда-то вправо. Мы смотрели ему вслед. Я не вынимала ладони из воды, пока они совсем не замерзли, только тогда я поднесла их к губам и подула. Заметив это, мой спутник решительно сгреб их в свои теплые руки. Я спросила:

— Если все вокруг сон, то что тогда с нами? Мы снимся, кто-то из нас кому-то? Ничего этого нет: тебя, меня, разговоров, прогулок, шуток. Мы не сидим сейчас на берегу реки и не видим друг друга. Так?

— Кто знает, — серьезно и тихо отозвался он. — А тебе как больше хотелось бы: чтобы все оказалось явью или сном? И ужас, и что-то хорошее?

— А тебе?

Я не могла ответить на этот вопрос. Он тоже не стал. Просто молча пожал плечами.

Я проснулась с ощущением его ладоней на моих руках. Почему-то хотелось тихо плакать.

Через несколько дней на очередном семейном ужине Сергей представил Юлю остальным членам семьи. Я созналась, что уже знакома с ней и вполне одобряю выбор брата. Впрочем, остальным она тоже понравилась. Она вообще обладала изумительной способностью нравиться практически всем. И меня в этот раз ей удалось разговорить. Я встречалась с ней уже второй раз и у себя дома, а потому чувствовала себя увереннее. Маме Юля немедленно доложилась, что хорошо готовит и убирает, так что Сергей попал в хорошие руки. Папе рассказала что-то из свежих политических сплетен, услышанных по новостям. Папа очень любил политику и имел очень мало времени для просмотра телевизора. А Славке просто подмигнула, как мне шепотом сообщила мама. Этого для него оказалось достаточно.

А еще они сказали, что намерены снять квартиру и пожить отдельно от родителей. Попробовать, так сказать, создать семью. Мама всплеснула руками. Папа удивленно закашлялся. А Славка тут же заявил, что он одобряет, потому что их комната все-таки маловата для двоих и Сереге давно пора жить отдельно. За что тут же схлопотал звонкий и несильный подзатыльник от брата. В общем, все прошло удачно.

Мне было немного жаль, что Сергей уедет. У нас в последнее время сложились неплохие отношения. Но эта грусть была мимолетной. Ничего, мне теперь не одиноко. Я почувствовала знакомое нетерпение. Когда же, наконец, будет ночь? Мы снова отправимся гулять по городу, исследуя, показывая его друг другу, открывая заново. Разговаривая, пересекаясь взглядами, делясь тайнами. Ведь это всего лишь сон, там можно.

— Ты совсем ничего не съела, — заметила мама, забирая мою почти нетронутую тарелку.

— Нет аппетита, — отмахнулась с улыбкой я.

— У тебя его нет последние недели две. Надо бы тебя врачу показать.

Она стала накрывать стол к чаю, Юля предложила ей помочь. Я улыбалась про себя. У меня было хорошее настроение. Последние дни особенно.

На следующий день мне позвонил Дмитрий, тот самый психолог, к которому мы с Сергеем ездили.

Мы с мамой сидели на кухне. Точнее, я сидела и бездумно ковыряла ложкой в тарелке, чувствуя себя пятилетним ребенком, а мама мыла посуду. Наконец, смирившись с неудачей, я вздохнула и отставила тарелку. Мама сказала:

— Сегодня с утра машина приезжала за соседкой нашей, Дининой матерью. Свадьба у них, роспись после обеда.

— У кого? — рассеянно переспросила я. Почувствовала, как удивленно повернулась ко мне мама.

— Да у Дины с Мишей. — она встряхнула полотенце и повесила его на место.

— А-а-а, — протянула я, думая о чем-то своем. — Ну да, свадьба.

Нет, меня на самом деле нисколько не тронула эта новость. Прошлая жизнь и прошлые переживания как-то отпали, как хвост у ящерицы. Мне не было интересно ничего, кроме сегодняшних дней.

— Ну да, — как-то растерянно произнесла мама и принялась переставлять что-то на столе.

И тут у меня зазвонил телефон.

— Дмитрий, — сказала трубка металлическим женским голосом, прежде, чем я успела ее схватить.

— Добрый день, — сказал он приятным голосом.

— Привет, — отозвалась я, выходя из кухни.

— Как ваши дела? — спросил он. — Вы как-то пропали.

— У меня все хорошо, — сказала я. — Просто прекрасно.

— Уверены? Как ваши проблемы со сном?

— Все прошло, — отозвалась я беззаботно. — Кошмары перестали сниться. Правда, таблетки я не пью, после них как-то тяжело просыпаться.

— А в жизни своей вы что-нибудь поменяли? — осторожно спросил он.

— Пока нет, — созналась я.

— А собираетесь?

— Не знаю, — сказала я честно. — Я даже не знаю, что со мной сегодня, а что будет завтра.

— Это плохо. Нельзя жить без уверенности в завтрашнем дне. Это напрягает, как сейчас говорят.

— Я сейчас не думаю об этом. — я рассмеялась. — А напрягают именно мысли.

— Я рад, что у вас хорошее настроение, — сказал он. — Я надеюсь, вы выбираете правильный путь. Обещайте, что позвоните мне, если потребуется помощь.

— Обещаю. Спасибо вам.

Я повесила трубку и снова улыбнулась. Хороший человек: заботится, не забывает. Мне весь мир казался сейчас хорошим.

Сергей собирал вещи. Они с Юлей нашли квартиру и переезжали туда. Обещали, как устроятся, позвать на новоселье. Мама помогала ему, что-то растерянно уточняя. Славка вслух мечтал, как займет всю комнату своими вещами, сможет приводить друзей, но получалось как-то чересчур наигранно бодро. Папа хмыкал по привычке. Все понимали, что дома все меняется, причем безвозвратно, хотя и делали вид, что все хорошо. Ведь и на самом деле не было ничего плохого. Просто непривычно.

Я сидела на диване, обняв руками колени, и прислушивалась к разговорам. Так, вскользь, не вникая. И думала о своем. Вспоминала, как ночью мы смотрели на дождь...

Дождь был теплый-теплый. Струи упруго били по земле, расчерчивая воздух летящими каплями, быстрыми и хлесткими. Мы стояли в арке. Темный каменный дом, к которому и была пристроена арка, был весь в лепнине и колоннах. Кружевные балкончики тянулись вдоль второго этажа. Я мельком глянула на них и подумала, что настроение тоже какое-то кружевное. Словно сплелось из этого дождя, этого дома, этого сладкого, теплого ветра и дыхания этого человека за плечом.

— Скоро закончится, — сказал он, внимательно рассматривая небо.

— Ага, — согласилась я. — А так не хочется.

Хотелось целую жизнь так стоять в резной каменной арке, ежась от залетающих к нам капель, смотреть на дождь и ни о чем не думать.

Но туча и правда уже ползла дальше по своим делам. Я вздохнула и обернулась к своему спутнику:

— Вот и все.

— Куда пойдем? — поинтересовался он.

Я хитро прищурилась:

— Кажется, сегодня не моя очередь выбирать место.

Он рассмеялся:

— Ну, хорошо. Скажи, а ты есть хочешь?

— Не знаю, — удивилась я. — А что?

— Тут недалеко есть одна милая лавчонка. Можно купить свежую выпечку и изумительный местный напиток, вроде кофе.

— И что? Разве мы можем купить что-то?

— А почему нет?

— Ну, меня же не видят местные жители. Я для них не существую. Только дети замечают.

Теперь была его очередь изумляться.

— Это как?

Он смотрел на меня во все глаза и, кажется, думал, что я шучу.

— Ну, так. Это же сон.

— Ну да... — он замолчал, подумал. Потом решительно взял меня за руку. — Пойдем. У меня такой проблемы нет. Нет, стой!

Этот окрик прозвучал так неожиданно, что я даже назад отшатнулась. Он подхватил меня на руки и потащил через лужу, как-то незаметно возникшую перед аркой.

— Ты что делаешь? — опешила я. — Поставь на место.

— Ты так хотела перейти это небольшое озеро вброд? Ну, извини, я не знал. — и он начал аккуратно опускать меня вниз.

Я вцепилась в него покрепче:

— Не надо!

— Так ставить на место или нести? — уточнил он. — Имей в виду, я стою в самом центре этого водоема, и у меня уже мокрые ноги. С тобой или без тебя, но я иду дальше.

— Неси, — смирилась я. И спустя минуту оказалась уже на относительно сухой мостовой.

Кафе оказалось уличным. Над головой сверкал капельками трепетно сбереженного дождя плетеный навес. Мой спутник о чем-то быстро договорился с хозяином и присел ко мне, уже держа в руках две дымящиеся чашечки.

— Он два раза переспросил, точно ли мне нужно две порции, — весело сказал он, двигая одну ко мне. — Спросил, может, я жду кого-то и лучше подать попозже, чтоб не остыло. Я заверил его, что все это для меня одного.

Мы дружно рассмеялись. Почему-то это обстоятельство показалось нам обоим очень смешным.

Мы сидели за плетеным столиком, ели невозможно вкусные крошечные булочки и о чем-то болтали. Какая-то изумительная легкость ощущалась и вокруг меня, в умытом дождем сне, и внутри меня, словно там тоже прошлись стремительные живые капли, прибивая накопившуюся пыль. Хотелось улыбаться и ни о чем не думать. Да и зачем было думать? Это сон, всего лишь сон, здесь нет ответственности, нет до и после. Ничего нет, кроме подаренного мига, секунды, растянутой на час или больше.

— Смотри!

Мой собеседник внезапно схватил меня за руку, вместе со стулом разворачивая назад. Я чуть не свалилась и недоуменно уставилась на него. Вместо объяснений он показал на небо.

Там была радуга. Гибкая цветная дуга обнимала город. Такая легкая! казалось, сейчас поднимет город в воздух и унесет куда-то прочь, в глубокое яркое небо.

— Красота! — выдохнула я, не отрывая взгляда от радуги. — Сколько же в ней цветов? Восемь? Нет, девять.

— Я насчитал двенадцать, — сказал он. — Но, кажется, это не предел. Посмотри, новые все вспыхивают.

Зрелище было завораживающим. Мы стояли и смотрели, как внутри радуги словно бы танцуют волны разных цветов.

— Я так давно здесь и никогда еще не видела радуги, — медленно сказала я.

— Это она в честь твоего первого посещения здешнего общепита, — усмехнулся он. — Тоже ведь в первый раз. А давно — это сколько?

— Да уже года два, — не задумываясь, ответила я и тут же возмутилась. — Эй, мы же договаривались! Никаких вопросов друг о друге. Это же сон.

— Извини, — сказал он и добавил намного тише, так, что я еле разобрала его слова: — У меня все меньше и меньше уверенности, что это именно так.

— Что? — переспросила я, не поняв его.

— Ничего, — отозвался он. — Еще кофе хочешь?

Мои воспоминания были прерваны папой. Он заглянул ко мне и спросил:

— Ты провожать Серегу-то идешь?

Я кивнула и вышла в коридор. Вещи были собраны и стояли в ожидании. Я чуть не споткнулась о сумку.

— Ну, все, я пошел, — сказал Сергей, выходя из комнаты. — Не переживайте, я на другой конец города переезжаю, а не на другой конец планеты.

Мне даже грустно не было. Все как-то скользило мимо. Я бездумно улыбнулась.

— Удачи. Пока, — сказала я брату, когда он коснулся моей руки, прощаясь.

— Спасибо. Звони, если что понадобится.

Я кивнула. И ушла к себе. Хотелось довспоминать минувшую ночь. Скорее бы вечер... Кажется, лето шло к концу. А может, еще нет. Я не знала.

Мир разваливался, как раздавленная коробка. Вся моя реальность оказалась как будто за стеклом, такая же, как и прежде, хорошо видимая, но чужая, далекая, недосягаемая. Без звука и запаха. Я смотрела на нее словно из окна проносящегося мимо автобуса. И мысли точно так же, как этот автобус, проносились мимо, ни за что не цепляясь. Впереди было в прямом смысле нереальное счастье, и я бежала за ним, все зная, все понимая, но не в силах остановиться. Я не знала, что будет завтра, где остановится мой автобус, где высадит меня и уедет дальше, а где кончится бензин и он станет намертво. Я просто ехала, пока едется.

Иногда мне приходила в голову диковатая мысль проверить, а на самом ли деле мой сон это сон. Лечь, например, с распущенными волосами, а там, в Городе, заплести косу. И посмотреть наутро, что будет. Но эта же мысль и пугала меня безумно. А что, если я удостоверюсь, что ничего на самом деле нет? Что ставший таким родным человек всего лишь моя фантазия, сама я, по сути? Нет, не хочу. Пусть будет так, как будет. Чувство обреченности и ежеминутного конца сказки плата за счастье. Придуманное мистическое счастье, которого я боюсь больше, чем ожидаю. Завораживающе-сладкий медовый вкус с острым и горьким ароматом страха.

Дни убегали, как ручей в траву. Взлетали, кружились и исчезали. Однажды я заметила, что не могу вспомнить, какой сегодня день недели. Кажется, вторник. Забавно. Еще какое-то время назад я держалась за точность, как за последнюю соломинку. Это было то немногое, что давало ощущение твердости и непоколебимости этого мира. Могли меняться планы, судьбы, люди. Время и дата оставались на месте. Теперь же я перестала обращать на это внимание. Какая разница, какое сегодня число, главное, что нужно дождаться ночи. Или хотя бы вечера. Открестившись плохим самочувствием, улечься спать пораньше. Ужин? Нет, спасибо, не хочется. Тревожный голос мамы? Ничего. У меня все хорошо, мама, не беспокойся. Ты даже не представляешь насколько. Я ни на что не променяю то, что происходит со мной.

В тот день, когда Сергей с Юлей позвали нас на новоселье, я выяснила, что мне не в чем ехать. В прямом смысле. Любимые джинсы натянулись как-то слишком легко, я на ощупь застегнула кнопку и поняла, что они сейчас с меня свалятся. Пошарила по полкам шкафа, нашла ремень; пыхтя от раздражения, вдела его в джинсы. Для достижения результата пришлось затянуть его так, что джинсы собрались на талии безобразными складками. Я представила, как я выгляжу, и принялась раздеваться. Ладно, попробуем юбку. Давно я не выходила из дома, даже не заметила, когда вещи стали мне так велики.

Юбка. Другая, третья. Старые шорты. Две футболки для проверки. В общем, когда мама заглянула узнать, что я так долго, я судорожно перерывала шкаф. На кровати и полу уже высились горы отвергнутых мною вещей. Я с ужасом представляла, что это значит. А значит это то, что, для того чтобы иногда выходить на улицу, мне придется обновлять гардероб. Идти с кем-нибудь в магазин, на ощупь мерить одежду, стоять как дура под взглядами продавцов и слушать, как они спрашивают мое сопровождение: «А это ей как? А в этом ей удобно будет?» Как будто меня нет рядом или я бесчувственное бревно. А какая-нибудь милая добросердечная тетенька от всей души постарается помочь: «Нет, девушка, это вам не идет. Вы лучше вон на той вешалке посмотрите, там как раз ваш размерчик. Да вы не туда смотрите!» И когда та же самая мама, поблагодарив, возьмет меня под локоть и поведет к нужной вешалке, в спину, как удар хлыста, потрясенно-недоуменный шепот: «А что это с ней?»

Не хочу, не надо, не хочу! Меня передернуло. чтобы успокоиться, я закусила губу.

— Что случилось? — поинтересовалась мама.

— Ничего особенного. Просто мне нечего одеть. — я потерла лоб ладонью.

Мама присела на край кровати, судя по звуку, отодвинув лежащие вещи.

— Да, — сказала она. — Ты как-то очень похудела. Вот сейчас особенно заметно. Надо что-то делать.

— Надо в первую очередь решить, в чем я пойду, — проворчала я, прокручивая на бедрах еще одну юбку.

Усилия были тщетны. В результате я, окончательно расстроившись, осталась дома. Пообещав скоро вернуться, родные, тоже с подпорченным настроением, ушли.

Побродив немного по пустой квартире, я вдруг подумала: а почему бы не попробовать попасть в Город днем? Это же просто.

Я легла на диван в гостиной, свернулась клубочком и закрыла глаза. Еще один шаг к краю пропасти...

Мы сидели на берегу городской речушки, прямо на траве. Здесь не было набережных и каменных парапетов, просто трава рядом с водой, широкой полосой отделяющая реку от домов, теплая и мягкая. Солнце грело нам кожу и золотило волосы. Внезапно мелькнула мысль, что до боли приятно наблюдать за этим процессом.

Разговор шел легкий, как текущая перед нами вода. Почему-то было несложно говорить о том, о чем обычно ни с кем не разговариваешь.

— А ты боишься возраста? — спросил он.

— Почему? — я неспешно грызла травинку. У нее был настоящий, горьковатый вкус.

Он пожал плечами:

— Ты не любишь упоминаний про время. С сочувствием смотришь на тетенек за сорок. Может, мне только так кажется, но...

— Знаешь, — внезапно для самой себя сказала я. — Читал «Пеппи Длинныйчулок?» Помнишь, там было: «...я пилюлю проглочу, старой стать я не хочу...»?

Он удивленно поднял одну бровь. Изумительный жест, на мой взгляд. Я наклонилась к нему:

— Не взрослой. Именно старой. Скучной. Мудрой. Серьезной. Не чувствующей ничего, кроме собственной значимости и опытности. А кому нужен этот опыт?

— Я не понимаю тебя, — рассмеялся он. — Все нормальные люди ценят опыт, а вот ты, получается, нет.

— Детские впечатления самые яркие, — убежденно сказала я, опрокидывая его одним движением на спину и ставя ему на живот локти. — Детские эмоции самые чистые. Детское самоощущение самое позитивное. Мы счастливы в детстве, не разбирая почему. А опыт это убивает. Он негативен. Опытная женщина — это женщина, уже не умеющая быть счастливой и видеть жизнь ярко. Скучная.

— Но ведь опыт не спрашивает нас, появляться в нашей жизни или нет, — возразил он, пытаясь вынуть мои локти из своих драгоценных ребер. — Жизнь диктует свои правила. Если их не знать, то будешь огребать и огребать неприятности.

— Знание правил и возведение их в ранг наивысшего достоинства — это разные вещи, — отмахнулась я. — Мудрость это все равно другое. Мудрость это дар свыше. Она не дается каким бы то ни было опытом. Опытный человек — это какой угодно, настрадавшийся, скучный, уставший, возможно, даже занудный. Но не мудрый.

Ему наконец удалось освободиться, и теперь он сидел почти вплотную, трогая своим дыханием мою щеку.

— Не лишено смыла, — протянул он задумчиво. — Хоть мне такое в голову не пришло бы.

— Вот, — торжествующе подергала я его за ухо. — Это потому что у тебя тоже слишком много опыта.

Он повернулся и посмотрел на меня. Его глаза оказались близко-близко.

— А у тебя? — спросил он. — Неужели у тебя его нет? Ну, раз уж ты так говоришь.

На секунду я замолчала. В голове пронеслось смешение звуков и запахов в бесконечной черноте того, другого моего мира, и я вздрогнула внутренне. И заставила себя улыбнуться.

— Я просто не люблю свой опыт.

— Ты сейчас как будто в ад заглянула, — медленно сказал он после паузы. — У тебя глаза такие стали...

Словно холодным ветром по плечам. Я постаралась снова улыбнуться:

— Я не верю в ад. В рай, кстати, тоже.

— Человек без веры.

— Веру хорошо иметь, пока не пришлось ее испытывать, — честно сказала я. — И давай закончим философские диспуты. Я, в конце концов, девушка, и они мне надоели.

— Хорошо, — легко согласился он. Слишком легко. Слишком быстро. Никуда не делся его внимательный, изучающий взгляд. Мне он нравился меньше, чем обычный, теплый.

Я теперь валялась в постели до последнего. Вставать, выплывать из мира грез не хотелось, что-то планировать, чем-то заниматься. Последние дни лета бежали мимо окон. Я не помнила, сколько не была на улице и не встречала людей. Теперь я старалась спать даже днем, улучая любую минутку. Я не помнила, что я ела в последний раз и когда это было, о чем разговаривала и с кем. Туман, бесконечный туман в голове, словно сон и явь поменялись местами. Здесь все было неясным, нереальным, незапоминающимся и только там расцветало. Я заметила однажды, что неосознанно веду себя как зрячая, потому что той меня было теперь больше. И жду его голоса, его шагов за дверью, не сразу вспоминая, что здесь его нет и быть не может.

Одним далеко не прекрасным утром я вышла в коридор. Из кухни пахло знакомым запахом кофе, мама гремела посудой. Я зашла в ванную, умылась и двинулась в сторону кухни. Но успела сделать всего пару шагов. В голове что-то щелкнуло, мне показалось, что меня ударили по затылку. Черное ватное одеяло накрыло, мешая вздохнуть. В общем, я упала в обморок посреди коридора.

Над ухом раздавались голоса. «Бу-бу-бу». Тишина. И снова: «Бу-бу». Потом опять. Слов разобрать было невозможно. Я напрягла слух. Ерунда какая-то, он же у меня и так теперь идеальный, я сквозь закрытые двери шепот слышу. Как лежать-то неудобно.

Пальцы смяли простыню и ощутили ее странную жесткость. Она была чужая. И голоса чужие. И пахло... больницей. Этот запах ни с чем не спутаешь.

Открывать глаза не имело смысла. Кому захочется узнать, проснулась ли я, тот узнает. Я только повернула голову и попыталась улечься поудобнее. Кровать подо мной немедленно заскрипела.

— Доченька, ты проснулась?

Голос мамы. Какой-то надломленный, усталый.

— Да. Я давно здесь?

— Всю ночь. Ты упала в обморок в коридоре, я испугалась и вызвала «скорую».

— А домой когда?

Мама помолчала, а потом сказала:

— Надо немножко полежать, милая. Врачи считают, что у тебя нервное истощение, срыв, тебе нужно лечиться.

— Я не хочу.

Я даже приподнялась на руках, но тут же улеглась обратно, чувствуя, как кружится голова.

— Мама, забери меня домой!

— Пожалуйста, доченька. — ее тон стал почти умоляющим. — Тебе же на самом деле плохо. У тебя пропал аппетит, ты совсем ослабла, все время лежишь, ничем не интересуешься. Ты болеешь, тебе нужно лечиться.

Я рассмеялась резким звонким смехом. Да уж, никому не объяснить, почему я все время лежу и сплю. Иначе лежать мне не в этой больнице.

— Мама, как же я тут буду? — я нашарила ее руку, вцепилась в нее. — Как?

— Но тут же не тюрьма, — попыталась возразить она. — Мы все, и я, и папа, и братья, будем рядом, приходить будем каждый день. Врачи тут хорошие...

— Да, они будут вылавливать меня по отделению, когда я начну на ощупь искать вход в туалет и забреду куда-то не туда, — зло перебила ее я. — Кстати, все остальные пациенты от души развлекутся, собравшись поглазеть. — И расплакалась.

Мама растерянно погладила меня по голове:

— Милая, ну пожалуйста. Нельзя оставлять все так, как есть, здоровье может стать еще хуже. Не доводи себя, пожалуйста.

Послышались шаги. Кто-то вошел в палату.

— Ну, где наша пациентка? — спросил женский голос, и я поняла, что это мой лечащий врач.

— Ну, как самочувствие?

— Прекрасно, — буркнула я. — Я намерена отправиться домой.

— Уже? — удивилась врач. — А родители как думают?

— Я совершеннолетняя. — мой тон стал еще мрачнее.

Мама успокаивающе погладила меня по руке.

— Давай останешься хоть на одну ночь, — примиряюще предложила она.

Я молча покачала головой.

— Хорошее предложение, — сказала врач. Судя по приблизившемуся голосу, она присела на стоявший рядом с кроватью стул. — Сдашь анализы, мы на них посмотрим и будем решать.

— Я уйду под расписку, — сказала я.

— Да почему?

— Вам сказали, что я незрячая? — я повернула лицо к ней, пытаясь взглядом слепых глаз нащупать ее. — Сказали?

Она помолчала, потом ответила:

— Сказали.

— Тогда, думаю, вы понимаете, почему я не люблю больницы.

Я закрыла глаза и откинулась на подушку. Врач негромко сказала:

— Но ты должна понимать, что это глупо. Следить за здоровьем необходимо.

— Зачем? Чтобы ничего не болело? У меня и не болит. Чтобы хорошо себя чувствовать? Я не буду больше хорошо себя чувствовать никогда. И мне уже не важен здоровый цвет лица.

— Это нужно, чтобы не падать в обморок, — сказала она. — И не испытывать слабость целыми днями.

— Я и не испытываю. Или вы про то, что я сплю днями? Так это не от слабости. Я так забываю, что слепая!

Она снова замолчала. Я вяло подумала, что не стоило на нее набрасываться, она же ни в чем не виновата. И сказала уже спокойнее:

— Я останусь, но только до завтра. Сдам анализы и уйду. Не беспокойтесь, сбегать не буду. Просто больничные палаты очень действуют мне на нервы.

— Я заметила, — сказала врач. — И посоветовала бы пройти реабилитационные мероприятия у психолога. Это кажется мне необходимым для тебя.

— Ходила я к психологу. — я вздохнула.

Врач заполнила мою карту, послушала меня, померила давление, посчитала пульс и ушла. Вскоре ушла и мама, пообещав вернуться после обеда. Я осталась одна.

Ночь прошла в изнуряющей духоте закрытой больничной палаты. Все кругом было страшным, словно я оказалась в диком лесу, одна, босиком и, естественно, слепая. На посту, не стесняясь позднего времени, громко разговаривали медсестры. За стеной кто-то храпел. Где-то непрерывно и печально капала вода. Этот звук особенно раздражал, уснуть я не могла, но ворочаться было бы еще хуже. Кровать начинала издавать жуткий скрип, от которого у меня сводило зубы. Я лежала неподвижно и думала. Хочу домой. Впервые я поняла, насколько зависима от дома, от своей раковины, в которую, как улитка, забилась. Как важны мне привычные предметы и обстановка. Я лежала и ощущала чужой, незнакомый запах, запах лекарств и дезинфекции. Дом пах по-другому. И постель дома была другая. А еще было жутковато от отсутствия рядом хоть одного знакомого голоса. Чужие скользили мимо слуха равнодушными тенями, неприятные, бесцеремонные. Я поняла, что даже слов из разговора медсестер разобрать не могу. Чужие голоса. Я передернулась.

Спать не хотелось. Так, наверное, плохо спят звери в зоопарках. Настороженные уши, раздутые ноздри, напряженные позы. Какой бред лезет в голову! Не ляпнуть бы его завтра на обследовании. Не хочу вообще никакого обследования. Что мне могут сказать? Девушка, вы слишком уходите в свои фантазии, вы не любите жизнь. а за что мне ее любить? Я злюсь на нее за то, что она не похожа на мои сны. Я злюсь на нее потому, что мне не дано возможности жить счастливо, жить полноценно. И чтобы не злиться на жизнь, я стараюсь поменьше сталкиваться с ней. Что непонятного? Возможно ли что-то поменять? Нет. Да я и не хочу. Поэтому оставьте меня все в покое!

Я раздраженно повернулась на бок. Кровать опять скрипнула. Я про себя чертыхнулась. Ну и ты сама соображаешь, что защищаешь как самое дорогое? Сон! Всего лишь сон! Спящая красавица, дожила! Ты помнишь, до чего он довел тебя? Сначала ты чуть не покончила с собой там. Готова была умереть — не из-за того, что случилось в реальной жизни, а из-за сна! Теперь больница. Нравится? Что будет дальше? Из окна заставит броситься? Что еще тебе нужно, чтобы понять, что ты погибаешь? Не слишком дорогая плата за придуманное счастье? За придуманную любовь? Стоп! Любовь?

Пальцы похолодели. Я вцепилась в край набитой чем-то вроде камней подушки. До меня дошло. Да. Да, да, да! Ой, нет, только не это!

За окном уже занимался рассвет. Я его чувствовала кожей. Да, я влюбилась. Не зная, в кого или во что. В придуманный мной фантом. В мальчика с теплыми руками, который угощал меня ненастоящим мороженым на ненастоящей улице. Это было настолько ошеломительно, что я даже не знала, плакать мне или смеяться. Может, правда сдаться на милость санитаров в белых халатах?

Рано утром пришла медсестра, сонная и чем-то недовольная. Взяла у меня кровь и ушла. Еще час. Нестерпимо хотелось выйти, размять ноги, но не хотелось никого просить. К тому же в коридоре зашуршали тапочками, захлопали дверями, принялись переговариваться пациенты. Им, наверное, тоже не давали спать бесцеремонные сестрички. Выходить на всеобщее обозрение не хотелось.

Вскоре пришла мама, принесла завтрак. Чтобы не расстраивать ее, я его съела. Все-таки попросила вывести меня в коридор. Мы побродили там, пока не пришел врач, старенький и резковатый в общении человек. Едва услышав его тенорок с надтреснутыми нотками, я моментально представила его себе низеньким и полненьким, с седой бородкой, воинственно выпяченной вперед, и круглыми стеклами очков.

— Ну-с, милочка, рассказывайте, как довели себя до такого состояния, — заявил он.

Мне стало смешно.

— Я больше не буду, — пообещала я. — Только домой отпустите.

— Отпущу, — не снижая тона, сказал он. — Кто же вас насильно держать будет? Вы только расскажите мне, что с вами случилось.

— Ничего, — ответила я. И добавила: — Просто я как-то переборщила с диетой.

— С чем? — переспросила мама.

— Я теперь не знаю, как я выгляжу, — сказала я убедительно. — Поэтому мне все время кажется, что я толстая, понимаете?

— Понимаю, — слегка растерянно отозвался врач.

— Ну вот я и перестаралась. Не думала, что начну падать в обмороки. Честное слово, я исправлюсь.

— Ну... — он пошуршал какими-то бумажками. — Не сказать чтобы анализы были такими уж плохими. Если правильно питаться, попить витамины... Так, а что у нас с психическим состоянием?

— С каким?

— Замкнутость, нежелание выходить из дома.

— А вы пробовали выйти из дома с закрытыми глазами? Это же масса чисто физических неудобств. Я не хочу отбивать ноги, падать через бордюры или наступать в незамеченные мной лужи, — парировала я.

Доктор хмыкнул:

— А вы общительная молодая леди. И, я так посмотрю, со своим мнением на каждый вопрос.

— Доктор, — сказала я, — я не люблю больницы, я много времени провела там два года назад. Я домой хочу. Я намерена выполнять все ваши предписания. Мне больше не хочется падать в обморок.

Он шумно захлопнул какую-то тетрадку.

— Я пропишу успокоительные. И витамины, — сказал он. — И запомните, юная леди, все эти диеты вас до добра не доведут.

Когда врач вышел, мама снова недоуменно переспросила:

— О какой диете речь? Ты о чем сейчас говорила?

Я только отмахнулась. Через полчаса нам принесли выписку, и меня забрали домой.

Тем же вечером я решила, что пора прекращать. Я хотела сделать еще одну попытку сбежать от Города и от самой себя. С каждым разом это становилось все тяжелее. Нужно убедить себя, что ничего нет. Ни Города, ни молодого человека у нашего любимого фонтана, ни любви. Ничего. Я все сама придумала и сама же от этого откажусь. Первое время попью таблетки, так нелюбимое мной снотворное. Я смогу, я отвыкну. Я справлюсь.

В тот же вечер я принялась претворять это в жизнь. Нашла знакомую коробку, после ужина выпила таблетку, уверенная, что поступаю правильно. Осознала, что дома царит несколько напряженное молчание, все словно боятся сказать мне хоть что-нибудь. И впервые подумала: а каково же им со мной? Я понятно, я перенесла потерю зрения, у меня стресс, который, спрятавшись, тихонько разъедал меня изнутри, как рак. Вот через сколько аукается. А родители? Они же любят меня, я это знаю. Как чувствовала бы себя я, если бы мой близкий человек потерял часть своего тела, замкнулся в себе и стал уходить в сны? Наверное, ужасно. Бедные мои, простите меня.

Я торопливо скрылась в комнате и, раздевшись, почти сразу нырнула в черный омут сна без сновидений.

На следующий день я позвонила Дмитрию. Ничего не объясняя толком, сказала, что буду снова пробовать бороться с собственным мозгом. Он велел звонить в любое время суток, если что.

Через четыре дня снова приснился кошмар. Я не запомнила его, знаю только, что проснулась в слезах. Стыдясь собственной слабости, я побродила по спящей квартире, подумывая о том, чтобы уснуть без таблетки. Я знала, что будет в этом случае. Нужно держаться. Хоть зубами, хоть чем. Ну не могу же я сдаться. Может быть, на следующую попытку уже не хватит сил.

Снова не хватало воздуха. Кажется, меня ждало место, в которое я стала приходить и в горе, и в радости, в любой жизненной ситуации ища там успокоения. На улицу, постоять возле подъезда.

Я заставляла себя думать иронично об этом, так было легче. Сейчас собраться, одеться. Странно, наверное, но я знала, что еще никто не спит. У родителей в комнате негромко шумел телевизор, Славка играл на компе, судя по звукам. Но меня никто не остановил. Легко щелкнул замок двери.

Я снова стояла возле подъезда, ежась от ночного ветра. Сейчас я готова была сделать все, чтоб только не спать. Глухие провалы вместо сна, вместо Города, вместо его лица наполняли меня, как стакан газировкой, тоской и ужасом. Я стала бояться темноты, одиночества, приближения вечера. Но и отказаться от лечения, от успокоительных, от собственного решения было страшно. Поэтому я просто пыталась не спать.

— Девушка, — раздался над ухом веселый, пьяноватый, совсем мальчишеский голос. — А можно с вами познакомиться?

Он был не один. Судя по звукам, их была целая компашка, человек пять-шесть. У кого-то из них играл мобильник, что-то плескалось, тянуло сигаретным дымком.

— Не стоит. Разочаруетесь, — вяло отозвалась я.

— Почему? — поинтересовался голос. Парнишка стоял совсем рядом, поигрывал чем-то звенящим в руках. Ключи, наверное.

— Я инвалид. Незрячая, — констатировала я факт. Да все равно, как он отреагирует. Все уже все равно.

Пауза, потом он растерянно спросил:

— А чё одна тут стоишь?

Переход на «ты» оказался легким и непринужденным.

— А тебе зачем? — вопросом на вопрос ответила я. — Какая разница, где стоять?

Я улыбнулась куда-то в его сторону. После короткой паузы он вдруг неожиданно предложил:

— А пойдем к нам?

— Куда? — не поняла я.

— К нам, — повторил он, похоже, уверенный в своем решении. — Мы тут сидим.

— Ну, если дойти поможешь, — внезапно решилась я.

Он цепко взял меня за руку и куда-то повел.

Мы прошли пару подъездов, судя по количеству перешагиваемых нами бордюрчиков. Они у нас во дворе обрамляют дорожки к дверям с домофонами. Остановились у третьего.

— Ребята, — сказал мой сопровождающий. — Это...

Я пробурчала нечто невнятное, долженствующее обозначать имя. Переспрашивать никто не стал.

— Она... немножко плохо видит.

На этой фразе пояснения были закончены. Он усадил меня на лавочку, кого-то бесцеремонно подвинув.

— А насколько плохо? — поинтересовался кто-то.

— Очень плохо, — кратко отозвалась я.

— Пива хочешь? — спросил женский голос справа.

Я протянула руку, и в нее вложили стеклянную бутылку.

— Очень — это как? — продолжал любопытствующий.

— Отвянь! — рыкнула девушка справа. И добавила тише: — У меня бабушка незрячая. У них движения характерные. Отцепись от человека.

Я отхлебнула пива. Прохладная горькая жидкость, казалось, зашумела сразу в мозгу. Мир качнулся.

Компашка негромко переговаривалась, кто-то смеялся. Про меня все вроде бы забыли. Я пила пиво мелкими глотками и ни о чем не думала. Хмель медленно наполнял меня, качая на теплых волнах.

— Можно, я спрошу? — вдруг раздался чей-то голос, и я поняла, что это ко мне обращено.

Кивнула, хотя говорить не хотелось.

— А как это — ничего не видеть?

Повисла тишина. Я вдруг подумала, что эти парни и девчонки сейчас готовы к любому развитию событий. И к тому, что я отвечу, и к тому, что я пошлю спрашивающего. И еще подумала о том, что ведь ненамного старше их по возрасту. Какая это, оказывается, глупость, возраст.

Я медленно отхлебнула еще и сказала:

— Классно.

Пауза стала изумленной.

— Читали книжки про оборотней? — я практически наслаждалась тишиной и искренним вниманием. — Так вот это такие, как мы. С развитым слухом, обонянием, осязанием. Кто-нибудь из вас может сквозь подошву обуви чувствовать самые мелкие камешки на дороге? Кто-нибудь может уловить шорох одежды поворачивающегося человека? Я могу. Я могу по дыханию определить, сколько в комнате человек.

Все молчали. Играл тихонько забытый всеми мобильник.

— Кто-нибудь знает, что значит слышать кожей? Или распознавать миллиарды звуков на улицах? Мы другие.

Горькой бравады не замечал, похоже, никто. Тишина была верящей, впитывающей, замершей в ожидании продолжения. Я хрипло рассмеялась.

— Не верите? Правильно делаете. Никто не верит. Потому что боится признаться, со стороны жизнь по-другому ощущается. Она у таких, как я, внутри, а не снаружи.

Снова глоток пива. Кто-то, выпадая из оцепенения, щелкнул зажигалкой.

— Да ну, — неуверенно протянул один голос.

На него зашикали.

— Расскажи еще, — внезапно попросила та самая девчонка, которая за меня вступилась.

— Что? — я пожала плечами, допила и аккуратно поставила бутылку куда-то себе под ноги. — Нечего больше. Не о том же, как проходишь через круги ада и рождаешься заново.

— Почему? Можно и об этом, — сказала она.

Я покачала головой. Хмель выветривался быстро, оставляя после себя разочарование и противный привкус дыма. Словно мосты сжигаешь, промелькнуло неожиданно в голове. Зачем я все это наговорила? Можно подумать, они поймут.

Я встала, чуть покачнувшись:

— Я домой, ребята. Вернете меня туда, откуда взяли?

Кто-то молча шагнул ко мне, взял под локоть. Со мной никто не попрощался. Впрочем, разговоров вообще не было. Меня провожала все та же тишина. Мы удалялись от нее как от черного сгустка тумана.

— Ну, было приятно познакомиться, — чуть растерянно сказал провожавший меня парнишка. — Может, еще увидимся.

— Это вряд ли. — я усмехнулась. — Боюсь, я не смогу поздороваться с тобой на улице.

Он тоже хмыкнул, чуть сжал мне пальцы и, развернувшись, быстро ушел к своей компании.

Закрыв за собой дверь подъезда, я прислонилась лбом к холодным кирпичам стены. И зачем? Куда меня понесло? Кому я плела все это? Глупо. Я на самом деле схожу с ума. Лучше бы таблетку выпила, дурочка, спокойнее было бы. И людям головы не дурила бы, детей не пугала.

Я уже поднялась домой, когда запоздалая мысль тонким шилом пробилась в мозг. А что, если не зря? Что, если хоть один из них, прежде чем проводить незрячую жалостливым взглядом, задумается, а имеет ли на это право? Что, если хоть один сменит жалость на уважение и пусть даже страх? Что, если хоть один не станет в будущем воспринимать нас как убогих, как человеческое тело без необходимого придатка, как бесчувственное, глухое и тупое бревно? Что, если?.. Хоть бы один! Ненавижу человеческую жалость! Себя жалейте, люди!

Что-то меня несет. Теперь никому не адресованная и оттого еще более тяжелая агрессия накатывала волнами. Нет, не обойдусь без таблетки.

Ночь прошла без сна, без отдыха растревоженному сознанию.

Я вошла в комнату. Руки уже нащупали в кармане знакомую коробочку, но тут же непроизвольно отдернулись. Не хочу. Все равно черный провал в беспамятство не принесет облегчения.

Я села на пол, обняла колени руками. В памяти всплыл Город. Теплое солнце, цветные башенки. Его лицо. Я уткнулась лбом в колени и беззвучно завыла.

День. Ночь. Еще день. Еще ночь. И еще. Потом счет уже шел на часы. Пережить. Переждать. Дотянуть от утра до утра. Тоска становилась все сильнее, все яростнее, все озлобленнее. Я уже перестала бороться с ней, потому что понимала, что не в силах победить. Просто терпела. Просто терпела, молясь, чтобы меня хватило как можно на дольше. Не знаю насколько. Я уже понимала, что это тоска не по Городу. Мне нужен был человек. Нужен, иногда мне казалось, даже больше, чем воздух. «Но его же не существует», — возражала какая-то часть моего сознания, еще остающаяся в здравом уме и твердой памяти. «Ну и что?» — возражали все остальные части. «Все равно хочу его видеть, хочу, чтобы он был рядом. Я знаю, что он ждет меня».

И настала еще одна ночь. Я выпила таблетку, но заснуть не смогла. Полежала, потом встала. Пометалась по комнате, как тигр по клетке. Чувство слишком натянутой струны, готовой вот-вот лопнуть где-то внутри, заставляло дрожать руки. Не думая, я взяла трубку и набрала номер.

Я отчетливо поняла, что он мне сейчас скажет. За секунду до отклика ощутила даже интонацию сонного Димы.

— Это ваша проекция мечты на реальность. Идеальная любовь, идеальный мужчина, идеальная жизнь. Ну, как вы себе их представляете. Их нет, — мягко сказал он.

— Нет, — тупо повторила я. — Нет. А что же мне теперь делать?

— В смысле? — не понял Дима.

— Вы когда-нибудь любили так, чтоб воздуха не хватало? — вопросом на вопрос ответила я. — Что мне делать?

Он помолчал. Чувствовалось, окончательно проснулся.

— Мы попробуем справиться с этим, — наконец профессионально произнес он. — Вы таблетки пьете?

Я поняла, что он не знает, что сказать. Ему меня жаль. Он меня не понимает. Такой размах эмоций, чтоб не хватало воздуха, для него отклонение. Патология. А значит, не допускается. Он не понимает.

— Пью, — ответила я. — Простите, Дмитрий, что разбудила.

Положила трубку. В голове металось шальное: «Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду...» И что теперь? Позволить себе сойти с ума в надежде, что вновь встречусь с ним? Или бороться, оставаться в реальной жизни, жить, радоваться? Пытаться радоваться. А я смогу жить без него? Боже мой, еще несколько месяцев назад я думала: а смогу ли я жить без зрения и нужна ли мне такая жизнь? Как же это теперь далеко и неважно!

— Слава богу, Димка не додумался сказать что-то вроде: «Вы еще молодая, у вас все впереди, вы еще будете счастливы и т.д.», — пробормотала я с нервным смешком. Сердце болело физически, не отпускало, требовало закрыть глаза и уйти в тишину, в умиротворенность, к нечаянной, странной и страшной любви. Уйти как на дно. Как в смерть. Чтоб стало легче.

— Ну что же мне делать? — почти простонала я в темноту, извечную подругу. — Я не хочу сдаваться, не хочу...

Ответа не было ни во мне, ни вне меня. Я глухо всхлипнула, уткнулась лбом в подушку и обреченно закрыла глаза.

Мостовая мелькала под ногами цветными бликами. Я боялась не успеть, боялась, что он не дождется. Вот сейчас, за секунду до моего прихода, развернется и исчезнет. И я больше никогда не увижу. И всю оставшуюся жизнь буду бродить здесь и искать его... И не находить. Паника, захлестывающая паника подгоняла меня вперед.

Высокая фигура была возле фонтана. Я почему-то знала, куда бежать. Он лениво опирался на бортик, кажется, разглядывая струи воды. Полуобернулся на стук моих каблуков. И начал вставать.

Я замедлила шаги. Я шла на его глаза, как на маяк, как на неслышимый зов. Не отрываясь. Только не разорвать эту связь, не потерять эту нитку, навечно связавшую нас сейчас.

Он вставал медленно. Потом сделал шаг мне навстречу. Я почти не видела выражения его лица, боясь оторваться от взгляда, словно все вокруг обрушится, если я это сделаю. Я держала весь мир на тоненькой связке наших взглядов. «Я ждал тебя», — говорили его глаза. «Я невыносимо долго ждал тебя», — говорили его глаза. «Я дождался. Ты пришла». «Я пришла», — отвечали мои.

Десять метров. Птички брызгами из-под ног. Восемь. В уши звонко бьет звук струящейся воды. Пять. Стук сердца не успевает за шагами. Два. Все...

Я молча обняла его за шею, задыхаясь.

← Краденое солнце↑ Повести