Они просто пройдут мимо

Никогда ещё неширокая деревенская дорога не видала столько пыли, как за последние дни. Та, нагретая жарким летним солнцем, пропахшая железом и бензином, густая и едкая, стелилась клубами на обочины, оседала на заборах и в палисадниках, красила траву в тускло-жёлтый цвет. Она была похожа на дым от пожарищ. Уже неделю через деревню шли немецкие грузовики.

- Срезают, - говорил дед Володе. – Танки-то, небось, по железке везут. А машины напрямую.

По ночам Володя просыпался и подолгу лежал, прислушиваясь к тишине. Где-то далеко ему чудились звуки канонады. Фронт. Может, там, где злится сейчас страшный рукотворный гром, и его родители. Оба военные врачи. Оба решили, что сыну будет спокойнее в тихой деревеньке в глуши. Отправили его сюда ещё по весне. Теперь сами воюют. А деревенька в оккупации.

- Что делается-то, - шептала со страхом бабушка, глядя в окно на всё ползущие и ползущие колонны автомобилей. - Что дальше-то будет?

- Ничего не будет, - хмурился дед. - Что им с нас взять? Как есть нечего. Мимо пройдут. Просто мимо.

И, тише, зло добавлял:

- Ироды.

- Хорошо бы, ой, хорошо бы, - соглашалась бабушка. Тайком поглядывала на пустой тёмный угол избы напротив двери. Незаметно тянула руку ко лбу.

- Твои б слова. Ох, хорошо бы.

Володя тоже косился в угол. Что там, кто там? Темно и тихо. И повторял за дедом:

- Они просто пройдут мимо.

И исчезнут, растворятся наконец в этой страшной пепельной пыли, и не останется следов. Развеется запах железа, смоет дождь чёрные потёки на дороге. Просто пройдут мимо. Они и шли. Один за одним, с рычанием и фырканьем моторов, с голосами и смехом едущих в грузовиках солдат. Иногда колонна составляла машин пятнадцать-двадцать. Иногда три-пять. Иногда они тянулись непрерывно, иногда улица пустовала часами. Тогда оживали люди, выходили во дворы, занимались хозяйством. Чутко прислушивались. И снова скрывались в домах, едва вдалеке начинали шуметь моторы. Иногда то один, то другой грузовик останавливался. Солдаты выпрыгивали наружу, заходили в дома. Почти не обращая внимания на жителей, брали, что нравилось. Вещи, продукты. На ходу рубили головы курам, забирали с собой. Никто не пытался им перечить.

- Пусть берут, - шептала соседка, тетя Маша, распахнутыми от страха глазами наблюдая за машинами и прижимая к груди младшего из четверых детей, двухгодовалого Петьку.

- Пусть всё берут. Лишь бы не стреляли.

Они не стреляли. То ли некогда было, то ли патронов жалели. Что взять с деревеньки в пятнадцать дворов? Старики да дети, испуганные, прячущиеся по избам. Немцы двигались к линии фронта.

- Ничего, - бормотал дед, поглядывая в окно. - Ничего. До наших километров сто. Вот скоро погонят этих-то поганой метлой, да освободят нас. Ничего. Подождём.

И строго грозил Володе пальцем.

- На улицу носа не кажи. Понял?

Чего не понять? Раньше, приезжая сюда на лето, он только ночевать и прибегал. А теперь сиди. В избе занавески на окнах задёрнуты, солнце почти не попадает внутрь. И от напряжения, разлитого в воздухе, мурашки по спине бегают. Володя терпел, сколько мог. А сегодня не выдержал. Дождался, пока бабушка займется чем-то по дому, а дед задремлет прямо за столом, за которым вырезал из чурбачка ложку. Тихонько выбрался во двор. Прятался теперь в кустах у забора, наблюдая за грузовиками. Один из них притормозил. Сидящие в нём солдаты о чём-то спорили. Один тряс у другого перед лицом автоматом, тыкая пальцем то в приклад, то в ствол. Его собеседник мотал головой и размахивал руками. Остальные слушали с явным интересом. Солдат с автоматом спрыгнул с грузовика. Обернулся, что-то громко сказал оставшимся внутри. В ответ раздался смех. Солдат скривился, окинул оценивающим взглядом деревенские дома. И поднял автомат, прицеливаясь. «По окнам стрелять будет», - похолодело в груди у Володи. И сразу вспомнился дед, глядящий на немцев сквозь плотную занавеску. И нет-нет, да и посматривающая в окно бабушка. Показалось, что в соседском доме мелькнуло за стеклом круглое личико Петьки. От ужаса руки-ноги отнялись. Вскочить бы, бежать в дом, предупредить своих, но Володя замер в неудобной позе, не в силах оторвать глаз от чёрного дула автомата. Кто-то из оставшихся в грузовике солдат что-то крикнул. Потом тоже выбрался наружу. Стрелок остановился. Повернул голову. Присоединившийся к нему пренебрежительно махнул рукой на дома. Тоже обвел взглядом улицу. И вдруг ткнул пальцем в аистиное гнездо на старом клёне. Это гнездо там было, сколько Володя себя помнил. И аисты прилетали каждый год. Белые, красивые, совсем не боявшиеся людей. Ходили по полю за деревней, высоко поднимая голенастые ноги. Звонко щёлкали клювами. Высиживали и растили птенцов.

Очередь. Володя вздрогнул. Из гнезда с криком поднялись две белые птицы. Закружили, не отлетая далеко, захлопали крыльями. У одной чёрное перо на крыле. Дед говорил – это аист. Аистиха чисто белая.

Очередь. Вниз посыпались срезанные ветки. Гнездо накренилось и принялось медленно заваливаться набок. Володя весь сжался от громкого издевательского смеха солдат.

Очередь. Аистиха стремительно кинулась вниз, будто стараясь собой закрыть ещё не вылупившихся птенцов. Чёрное дуло дернулось вслед за ней. Гнездо перевернулось.

Ещё одна очередь. Жёлтые яичные брызги разлетелись в стороны. И Володя не выдержал. Вскочил, кинулся к грузовику и повис на локте немца, снова целящегося в аистиху.

- Что вы делаете? Что делаете? Перестаньте! Что они вам сделали?

Солдаты оторопели на миг. А потом тот, на ком висел Володя, легко отшвырнул его прочь, в до сих пор не осевшую жёлтую пыль. Что-то сказал злым свистящим шёпотом и замахнулся. «Сейчас убьет», - подумал Володя.

Метрах в десяти притормозил ещё один грузовик. Высунувшийся шофёр что-то рявкнул. Немец опустил руку. Сплюнул. И, не оглядываясь, вслед за приятелем запрыгнул в свою машину. Мотор фыркнул, чихнул, и грузовик двинулся дальше по дороге. За ним ещё один. И ещё, и ещё. Сволочи. Они просто прошли мимо.

Смаргивая злые слёзы, Володя поднялся, отошёл от дороги обратно к кустам и сел прямо на траву. Потёр ушибленный бок. Синяк будет. Повернул голову. Шагах в трёх от него неподвижно стоял аист. Тот самый, крупный, красивый, с черным пером в крыле. Он не пошевелился даже тогда, когда Володя протянул к нему руку. Казалось, не заметил маленькой ладошки, коснувшейся жёстких перьев.

- Всё будет хорошо, - сказал Володя. - Слышишь? Всё обязательно будет хорошо.

Он не знал, кого убеждает, себя или аиста. В груди что-то болело так, что, казалось, вот-вот лопнет. И снова и снова наворачивались слёзы, как их не сдерживай. Аист не отреагировал. Мудрые и тоскливые глаза птицы смотрели туда, где в серых клубах пыли таял конец чёрной колонны, словно хвост огромной змеи в норе. Таял вместе с грохотом, лязгом и чужими громкими голосами. Над деревней, не находя себе места, кружила с протяжным плачем аистиха, белый росчерк боли и отчаяния на синем небе. Бесформенной кучей лежало у старого клёна гнездо. Светлела разбитая скорлупа яиц. И медленно оседала пыль на обезлюдевшей деревенской дороге